|
* * *
О мать-и-мачеха на бугорках в апреле
И еле в теле праздная душа,
Где полоща, как прачка, тонкий лёд
Поёт чуть слышно талая вода!
Когда весна растопит панцирь льда,
Куда родней и радостней Италии
Проталины, кочкарник, топь, трясина –
Россия – мать-и-мачеха моя!
* * *
И один я пью отныне!
Баратынский
И небо, и море –
На поле в цвету незабудки,
И утро такое –
Покойно в болящей груди,
Один, непривычно, –
Мой друг закадычный зашился
И лисьей ухмылкой:
– На кой тебе пить? – затвердил. –
Ах, ветер и поле –
Ах, море в волне незабудок!
Всё будет, как было –
Вон мило крадётся гроза –
Нельзя и сказать,
До чего ж ты красива, Россия,
С ума бы сойти,
Если выпить бы было нельзя!
* * *
Холодок не по-летнему льётся –
Солнце греется за облаками,
И руками рукастые вербы
Держать небо, где Волок на Ламе.
В раме древней избушки полсада –
И досадно стекло звонкой мухе;
В каждом ухе симфония ада,
Да не встанет с постели старуха.
Эта муха весь стыд потеряла –
Вылетала не раз она к Ламе
Да дворами назад с холодрыги
Возвращалась к старухе как к маме.
* * *
В шубу лесок оделся –
Десять пород деревьев –
И в перьях жар-птицы под солнцем
Смеётся мне тишина:
«Где она, берёза?
Где она, осина?
Где она, рябина?
Где она, ветла?»
Вот она, берёза
С розой солнца в ладонях;
Вот ветла серебрится
С Истры она иль с Придонья;
Долго от овина
Шла через поле рябина;
Осина замолкла под шубой,
А потому – тишина.
Вот она – Россия
Моя –
Потому так красиво!
* * *
Для сердца моего наречья всей планеты
Вот в этом уголке лесном, моя Россия,
Где все осины неумолчно говорливы,
А нивы что меридианы, параллели.
Их цели – слиться вдалеке, за окоемом,
Там рома разливное море Аргентины
И побратимы из таверны в Порт-о-Пренсе
И песни жаркие кофейной гаитянки.
* * *
Нет, не склянка, а якорь отбивает на мачте секунды –
Нудный дятел, он знает лишь ноту тук-тук да тук-тук –
А паук в трудолюбии спятил, смастерил себе невод –
Небо можно поймать им, не то что кита или муху.
Не для слуха и дождь, что некстати вдруг забарабанил,
Видно, банный денек для изрывших тропу кабанов.
А каков фестиваль музыкальный вдоль кромки болота!
Самолета не слышно, так нежно лягушки поют.
* * *
Поле, полюшко-поле, островок в окоеме,
Незнакомый с подземкой, удушливым адом.
Радо сердце – оно предвкушает в прохладе,
Что не надо лекарства, не надо отравы.
Справа солнце восходит, а слева заходит –
На свободе часы так летят незаметно! –
Лето дышит деревней и древнею волей,
Поле, полюшко-поле все в зернышках звездных.
* * *
И по древней родословной и по новой
Воробьевы горы – бедные родственники Гималаев.
Гончие Псы лаем оглашают местную обсерваторию,
Территорию которой не пометишь, а зальешь, задрав лапы.
Альпы и Воробьевы горы – родственники поближе –
И там, и здесь – лыжи, но там горные, а здесь рублевые.
Воробьевы горы, выходит, клевее.
* * *
Уж забывает вечер день минувший,
И в уши льётся мертвенная тишь,
И лишь звезда чуть плещется средь лужи,
И кружат фонари над скатом крыш.
Чем не Париж? Версаль – моя избушка,
В ней душно днём, а на ночь печь топи,
Зато ампир, и здесь я император,
Колонизатор Млечного Пути.
Но не уйти мне от любви к Парижу,
Я вижу ось моей Земли родной,
Другой не надо мне, пусть и красивой,
Россия краше всех мне и такой.
* * *
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снегирь?
Державин
1
В удушливом мешке – в подземном переходе –
В две флейты дышит Бах в потоке немоты –
Здесь переправы нет, а силы на исходе
И за спиной толпы уж сожжены мосты.
Всем строить – нам ломать, ума не обнаружив,
И нынче поделом к чертям нас занесло!
Я воздух позабыл, каким дышал снаружи, –
Как флейта при игре похожа на весло! –
Несёт бездумный люд потоком в край проклятый,
Где флейте не дышать, где обнаглевший сброд:
За горстку медяков бессмертная соната –
Дешевле лишь Харон за греблю не берёт.
2
Сиреневый туман развеял Ванька-Каин –
И оторвалась всласть горячая братва:
Столь меток стал металл, что не хватает камня
На обелиски всем и не растёт трава.
Там гравий и гранит, там говорит лишь ветер
И метят ныне в них шальные стаи птиц.
Как ветер мне спросить, кто за ребят в ответе,
Когда и за страну нам не с кого спросить?!
Приспущены орлы, слетевшие на древко, –
И флейта ожила для славных похорон:
Им запад дом родной – пусть знают, что от века
Он – солнца живоглот – безжалостный Харон.
* * *
Я голову опускаю –
И родину вспоминаю.
Ли Бо
Набрел я в бамбуковой роще на пьяниц –
Румянец красил тогда ещё щёки мои –
На шестерых они себе соображали,
Жаль меня стало, взяли меня седьмым.
Выпьешь чарку – закусишь стихами,
Хочешь, о маме, но лучше – китайской природе.
Вроде я трезв ещё, но не о том сочиняю,
Чайна прекрасна, а я всё о родине.
У сотрапезников тоже свои закуски,
Правда, и русский они привечают.
Чайки и здесь летают у моря,
Горя и здесь, хоть пей до отчаянья.
* * *
Не надо печали. Смотри – не забудь
Прохладные воды за Спасом,
Плещеево море на милю по грудь
Закатного иконостаса,
О флоте мечтающий Переславль
И церковь его – с парусами корабль.
Не надо печали. В прощании есть
Надежда на новые встречи.
В каюте церковной за светлую весть
Затепли для матери свечи:
Не вечно в печали пребудет Россия,
И радостью встретят здесь блудного сына.
Не надо печали. Печалью печаль
Умножишь под клик журавлиный,
Сбивающий стаи в далёкую даль
Над Трубежем, лесом, долиной.
Они улетают, но Русь не забудут –
И вновь по весне с неба Трубеж протрубит.
* * *
Ту гавань, желанней которой не знал и не знаю,
Как знамя страны и страну, ускользнувшую в боль,
В бинокль не увидишь, за окоёмом не сыщешь,
Хоть пищей по-прежнему та же забортная соль.
А сон мой с годами туманом оделся белёсым,
И стало несносным глядеть, как чужие суда
Без стыда завладели причалом родимого порта
И мёртвою хваткой вцепились в того, кто свободу им дал.
Ах, даль, моя даль! Ах, порт мой! Ах, гавань моя!
Не зря говорят, что ничто в этом мире не ново,
И снова душа провожает в поход корабли
До родимой земли, и готовы швартовы.
* * *
И Русь всё так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
Есенин
Шепчутся листва и ветерок –
У сорок как будто воскресенье,
Им для донесенья провода –
В два ряда красавиц чёрно-белых.
Короток синклит у белобок,
Ветерок им раскачал качели,
Улетели с вестью проводов,
Что плоды садов уже созрели.
Красота и деревень и сёл.
Всё родное. Милые картины.
Хоть куртины в розовом дыму,
Не пойму, куда теперь летим мы.
А в окне шумит себе листва,
Я листаю томик, и Есенин
Песней доли навевает грусть,
Оттого что Русь не для веселий.
* * *
Поле что степь. Я бреду к окоему,
А неуемная тень – впереди.
Сонно глядит раскаленное солнце,
Бьется лениво сердце в груди.
Тень впереди. Ее вижу, а где я?
Я сновиденье тени своей,
Солнца, полей, несказанной печали,
Долгих причалов на смятой траве.
Из муравы муравей быстроногий
Новой дорогой – по мне – зашагал.
Мал, а туда же, в ту степь, к окоему,
Как и моя неуемная тень.
Темь съела тень мою – и под луною
В миг с муравою пошло все ко дну.
Вижу луну я сквозь слезы, а поле
Боле не вижу, не вижу страну.
* * *
У расшумевшейся бурьяном борозды
Дрозды, всклокоченные ветром, что-то ищут,
Как нищий среди свалки городской.
Мне день-деньской нашептывает ветер,
Что я в ответе, что моим хотеньем
У запустенья ныне нет предела.
Слетела крыша у избы, торчит в сторонке –
В сторонке, в стороне, в стране державной –
Как ржавый гвоздь посереди планеты.
* * *
Яблок на яблоне больше, чем листьев,
Истин высоких меньше, чем низких,
Ближний закрутит так словесами,
Что по писанию истина якобы.
Было ли яблоко плодом познанья?
Ты для познанья возьми – раскуси,
Вон на Руси сколько яблок, а каждый –
Дважды дурак беспробудной Руси.
* * *
Клевер – малиновка пастбищ,
Пижма – цветущая иволга,
Зверобой – канарейка вылетела из клетки.
Все это – лето,
Все это – воля,
Все это – поле,
Все это – радость для глаза до окоема.
А за окоемом растет новый город,
Город моих современников,
Город торговцев канарейками,
Торговцев местом под солнцем,
Торговцев лунным сиянием
И чистым воздухом.
* * *
Я не жарил с бандитами спирт,
Не носил ножа за голенищем,
У меня в ладонях море спит,
На скамейке рядышком спит нищий.
Что он ищет под метель во сне? –
Снег нас кроет нежно одеялом –
Идеальным было бы теперь
Солнце потерпеть за океаном.
Пьяный месяц на фонарь залез,
А я трезв и лазать не берусь.
Грусть. В соседстве нищенства пиит
Спит так крепко, как родная Русь.
Если бы любить бы не уметь
Эту круговерть тоски и стужи,
Лучше псом бездомным околеть,
Где живой лишь смерти нужен.
* * *
Ещё август. Теплынь. Но лето уже не лето.
Карета скорой стоит у подворья соседа.
Пёс-непоседа метит со скуки столбы,
Как венчиком лбы вестник другого света.
Ветер серебрит, будто травы косит.
Осень не осень, но уже не лето.
Бессмертье забыв, душа пьяна, как на тризне, –
О жизни другой не мечтай в суровой отчизне.
* * *
Только бы дойти до окоёма –
Там и дома с шиферною крышей,
Вышел в сени, вышел на крыльцо –
И трусцой в сельмаг за поллитровкой.
Ах, же поле милое моё!
Ах, жнивьё под солнышком под осень!
Горбоносый лось среди поляны
Пьяный от глушины родниковой!
Золотое сердце, Русь родная!
Допоздна я меряю просторы
Все в уборе сказочных созвездий
Над предместьем, где мне нету крова.
Да на кой мне он, когда ты сказкой,
Лаской материнской в гладь и тишь
Мне сулишь такое в жизни счастье,
Пред которым разве устоишь?!
Репетитор по русскому языку
|
