РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Ф. К. СОЛОГУБ
На сене

Есть два способа заботиться о равенстве и правах.
Один способ состоит в том, чтобы стремиться к расширению закономерно достигаемых благ, не препятствуя никому этими благами пользоваться: естественно для человека благожелательство к ближне­му. При этом мы не озабочены вопро­шать дерзающего приблизиться к пользо­ванию законно достигнутым благом: «како веруеши?» Этот способ, несомненно, до­стоин человека и гражданина.
Другой способ уравнивать права на блага земные состоит в том, чтобы, довольствуясь данным объемом этих благ, не допускать к их пользованию всех тех, кого можно отстранить под тем или иным предлогом. Например: он, дескать, чужой, а туда же с нами вместе лезет. С суконным рылом в калашный ряд! Такой способ напоминает мне пословицу об одном животном, вообще благородном, но в данном случае неспра­ведливом: «на сене лежит, сама не ест и другим не дает».
Образование есть благо. Жаль, что этим благом так трудно пользоваться в России. Школ мало. Школы часто далеки от желаю­щего учиться. Даже низшие училища часто вэымают плату за обучение. Средние учеб­ные заведения открыты почти исключитель­но в городах, а потому сельским детям, особенно крестьянам, трудно попасть в них. Чтобы поступить в высшее учебное заведе­ние, крестьянин, прошедший все-таки гим­назию, должен для чего-то достать увольнительное свидетельство от своего общест­ва, как будто бы непристойно универси­тету видеть в своих стенах члена того или другого почтенного сельского общества.
Все это очень нехорошо. И все это не­пременно надо изменить. Надо, чтобы все дети, живущие в пределах нашей милой и великой России, имели возможность достигать самых высших областей знаний. Этого требует достоинство великого госу­дарства. Стремиться к достижению этой возможности есть долг, возлагаемый на нас не только патриотизмом и любовью к де­тям, но и национальным самолюбием: ни с чем несообразно, что Россия зани­мает такое низкое место по грамотности населения. И зазорно, и невыгодно. Больно дорого платим за нашу серость.
Казалось бы, это единственный путь об этом предмете. Но оказывается, что можно рассуждать иначе:
— Так как школ мало, то надо ограни­чить доступ в них евреев. Установлена для них процентная норма,— отлично. Евреи же все живут в городах, им легко поступать в гимназию. Пустить их без про­центного ограничения, так они целым пото­ком хлынут в университеты. А потом пойдут в чиновники. А потом и в началь­ники попадут. И поработят русских людей.
Какое кошмарное рассуждение! Читаешь и диву даешься, и не знаешь, с какой стороны возразить. Да разве не от того самого начальства, которое установило про­центную норму для евреев, зависит устро­ить так, чтобы русским крестьянским маль­чикам, способным пройти гимназию и уни­верситет, были облегчены тому способы? И разве не от него же зависит выбор чиновников?
Все население империи, без различия вероисповеданий и сословий, одинаково заинтересовано, в области народного обра­зования, в соблюдении двух условий: возможно большего распространения про­свещения в школах и наилучшего подбора чиновников и, вообще, лиц, занимающихся общественной деятельностью. Никому не надо, чтобы чиновник был православный, но всякому надо, чтобы он был дельный. Для православного мужика нет интереса в том, чтобы виленский еврей был не­вежественен, так и для еврея черты осед­лости коснение русского народа на невысо­ком уровне развития умственного и нрав­ственного, который обусловливает хотя бы такие явления, как еврейские погромы. Чье бы то ни было невежество — есть факт, вредный для всякого. Чье бы то ни было знание никому не может быть вред­ным. Если же школьная премудрость может вредить, то проще уж и вовсе закрыть школы. Мысль, уже входившая в иные умные головы.
Гимназий   мало, —   так   откройте   много гимназий. Гимназии мало доступны сельских жителей: сделайте их доступными,— ну, хоть пансионы откройте крестьянских мальчиков, с бесплатным пользованием ими для способнейших денег нет,— займите. Людей нет,— позовите немцев. Делайте, что хотите, но не сидите сложа руки и тоскуя, что мы глупы бедны. Нельзя без школ. Даже воевать нельзя без школ. И нельзя же не пускать в школы чьих бы то ни было детей, для науки, воистину, «несть иудей, ни эллин».
Евреи в чиновники пойдут? То-то, помаешь, велика беда! Столоначальник, которого мы все знаем с такой хорошей стороны, который блеснул таким исчерпывающим знанием России и таким премудрым пониманием ее внутренних нужд и внешних отношений, вдруг будет разжижен примесью инородческого элемента! «Есть от чего в отчаяние прийти». Если русские дети хотят учиться, от чего же в соответствующем ведомстве великолепный столоначальник нееврейского происхождения не позаботится об этой их нужде? Или это не очень нужное дело? Тогда зачем же оно так ревниво удерживается во власти казенных ведомств? Или не очень хотим учиться? И такую мысль вычитал на днях в газете. Но ведь если мы сами хотим обходиться без помощи носового платка, то зачем же другие запрещать эту невинную роскошь? Пусть сморкаются по-европейски... Пусть учатся.
Чувствую, что не могу рассуждать  дальше. Больно думать. Сердце надрывается. Не пускать детей в школы! Перед их носом захлопывать двери! Как это можно!
В автобиографии Максима Горького строчка, которую с болью вспоминают многие: как он стучался в двери гимназии, полагая, что науки преподаются всем желающим даром. И пошел прочь...
Какая жестокая нелепость!