РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Вот еще любопытный аспект. Если некий персонаж в начале повествования бездельник и сладострастник, то в литературе включительно до XYIII века нынешней эры он таковым остается на протяжении всего произведения. А вот в древней поэме образ героя динамичен, изменчив.

Во второй части сказания характеристика Гильгамеша круто меняется. Он приобретает черты положительного героя, но не благодаря волшебной палочке, а психологически вполне убедительно. Те качества, которыми Гильгамеш наделен молвой, рисуют портрет среднестатистического правителя. Да и вообще, какую только молву нельзя пустить о любом человеке. А во второй части поэмы перед нами Гильгамеш является с собственной персоной. Таким образом предоставляется возможность судить о человеке точнее, судить по его поступкам. И становится очевидным, что и под влиянием великой и облагораживающей дружбы с Энкиду вчерашний насильник не вступит в бой с демоном зла, кому «вверил Энлиль страхи людские», не призовет «все, что есть злого, изгнать из мира».
Из сравнения Энкиду и Гильгамеша явственнее выступают индивидуальные черты характера каждого из них. Они оттеняют друг друга. Если Энкиду свойственны колебания, то Гильгамеша вначале редко одолевают сомнения, он решительный и настойчивый. Если Энкиду проявляет удаль без всякой задней мысли, то Гильгамеш честолюбив, жаждет славы. Если Энкиду прямодушен, то Гильгамеш искусный дипломат. Вот как вкрадчиво он уговаривает своего колеблющегося друга выступить в поход против хранимого богами Хумбабы –

Кто, мой друг, вознесся на небо?
Только боги с Солнцем пребудут вечно,
А человек – сочтены его годы,
Что б он ни делал, – все ветер!
Ты и сейчас боишься смерти,
Где ж она, сила твоей отваги?
Я пойду перед тобою, а ты кричи мне: «Иди, не бойся!»
Если паду я – оставлю имя:
«Гильгамеш принял бой со свирепым Хумбабой!»

Но во время похода оказалось, что дружба дружбой, а Гильгамеш все-таки правитель, тогда как Энкиду – «младший брат». Друг ему жалуется на овладевшую им робость –

Если бы в лес мы с тобою спустились,
Ослабеет тело, онемеют мои руки.
На это Гильгамеш отвечает уже не уговорами, а повелительными интонациями –
Пусть сойдет с твоих рук онеменье,
Пусть покинет слабость твое тело,
Возьмемся за руки, пойдем же, друг мой!
Пусть загорится твое сердце сраженьем!
Забудь о смерти, – достигнешь жизни!
Человек осторожный и неустрашимый,
Идя впереди, себя сохранил бы и товарища спас бы, –
Далеко они свое прославили бы имя!”

В Уруке, огражденном высокой кирпичной стеной, в своей крепости, в безопасности, Гильгамеш как будто бы собирался идти впереди, а здесь, в царстве Хумбабы, он выдвигает в авангард Энкиду. Энкиду оберегает Гильгамеша и в походе против Хумбабы, и он же первым ринется в бой против небесного Быка. Гильгамеш испытывает чувство страха не реже, чем Энкиду, но, находясь в арьергарде, выглядит решительнее его. Здесь и обнаруживается самый нерв «Илиады». Я не оговорился. Именно «Илиады».
«Илиада» – это гимн войне. Конечно, в поэме как будто присутствует и антивоенный пафос, ярчайшим выразителем которого выступает сам верховный бог. Как грозно Зевс отчитывает Ареса! Какими бранными эпитетами он кроет войну! А сколь сочувственно он молвил об участи смертных! –

Меж существами земными, которые дышат и ходят,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека!

Но этот юморист, этот пацифист, проповедующий миру мир, этот человеколюбец и устроил бойню, чтобы сократить число людей. Такими же поборниками мира являются и ведущие свое происхождение от верховного миротворца басилевсы, жирующие на пролитии чужой крови. Ясно, что они ходят в детях верховного олимпийца потому, что родовая знать добилась укрепления своей власти. Прославлению образа жизни властителей и посвящена «Илиада».
Пафос «Илиады» был определен еще в древности. Платон, сам поэт и тонкий эстет, восторгаясь поэтическими красотами поэмы, находил ее безнравственной. Правда, Платон здесь выступил защитником богов, представленных в «Илиаде» мелочными, склочными, изворотливыми, шкурными, развратными, беспринципными, корыстными, лживыми, эгоистичными, враждебными друг другу, жестокими, подлыми. Но Платон зря обиделся за богов. Бессмертные, беззаботные, то и дело пирующие олимпийцы в «Илиаде» идеализируются. Не являются отрицательными и перечисленные выше их отвратительные черты, ибо они божественные и зеркально отражают черты «лучших людей», аристократов. Вот Менелай – инициатор войны. Он жалкий рогоносец, а строит из себя влюбленного мужа, хотя заинтересован не в Елене, а увезенных ею сокровищах. Вообще, оба брата – и старший (Агамемнон), и младший (Менелай), – видимо, импотенты: супруги обоих (сговорились что ли сестры!) пылко бросаются в объятия других мужчин. Сдалась братьям Елена! Конечно, и старцы, завидев Елену, шепчутся между собой –

Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят;
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!
(Перевод Р.И.Гнедича)

Но эти мудрые старцы были бы в таком же безумном восторге и от любой красивой вещи и поддержали бы любой иной повод к войне, развязанной «лучшими людьми», знатью. Женщина в «Илиаде» – вещь, приложение к собственности мужчины, предмет военной добычи.
Возьмите любого героя-ахейца, даже самого лучшего их них, Ахилла, – и у каждого обнаружатся звероподобные черты. Вот Агамемнон, верховный главнокомандующий, делит шкуру неубитого медведя, требует себе львиной доли будущей добычи, что повлекло за собой грызню с Пелеевым сыном, стоящим на страже собственных материальных интересов. Вот почтенный Нестор, самый старый из ахейских героев, похваляется воспоминанием своих юношеских лет, когда он с небольшим отрядом напал внезапно на сопредельную Элиду и угнал у соседей огромное стадо мелкого и крупного рогатого скота. Вот Одиссей и Диомед героически нападают на спящих троянских воинов и убивают их. Вот Ахилл, привязав труп Гектора к колеснице, волочит его по земле девять дней. Зря ли Ахилл был идеалом Александра Македонского?
Все басилевсы хороши, особенно Одиссей, патологический убийца, кромсающий тела убитых им людей на мелкие кусочки, вешающий женщин, порождающий своим героическим воображением троянского коня, мастер из всего извлекать собственную выгоду. Одиссей – аристократ из аристократов, удостоенный еще одной поэмы. При скончании аристократической эпохи греки воздали ему по достоинству. Софокл, друг Перикла, вывел Одиссея в трагедии «Филоктет», где хитроумный герой «Илиады» подговаривает юного Неоптолема, сына Ахилла, обмануть Филоктета и похитить его лук. Неоптолем, как это подчеркнуто Софоклом, будучи благородным человеком, не пошел на подлость. Он добился успеха честным путем.
Одиссей, герой аристократической эпохи, подобен богам даже своим внешним видом, неотразимо прекрасным, ни в чем не уступающим по красоте облику Елены, дочери Зевса. А какой он патриот! Он отказался даже от бессмертия (которое, по глубокому убеждению древних греков, было невозможным!) ради возвращения на родную Итаку. Не из-за этой ли беззаветной и пламенной любви Одиссея к родине Платон считал, что «Илиада» действует на юношество развращающе?! Патриотизм аристократа – броский пропагандистский трюк, на который Платон никак не мог поддаться. Как явствует история, именно простые люди во время войны перебегали на сторону сильных, на сторону победителей, устраивались у них в качестве лизоблюдов, а «лучшие люди», аристократы, с оружием в руках отстаивали независимость родины до последнего своего вздоха. Разве не был великим патриотом Иосиф Флавий?
Идеалом для басилевсов был образ жизни богов. Для божественной жизни в беспечности, забавах и пирах, нужно обладать большим богатством. Собственным трудом его никак не возможно достичь. Чтобы стать богатым, следует обездолить других. Чем большее число людей обездолишь, тем станешь богаче. Самый быстрый путь к обогащению – война. Каждый басилевс – предводитель вооруженной дружины, главный разбойник и грабитель. Каждый вооруженный разбой ведется под каким-нибудь благовидным предлогом. Троянская война (не действительное историческое событие, а как она показана в «Илиаде») вспыхнула из-за любви к прекрасной женщине. Другой басилевс, которому путеводной звездой служил Ахилл, был одержим, конечно, великой идеей объединения всей земли в одно государство, в мировую процветающую монархию. Но когда он разгромил Персию, почему-то именно в Греции, до тех пор не знавшей золотых монет, золото стало цениться наравне с металлоломом. Точно так богатства со всей земли стекаются к нынешнему знаменоносцу глобализма, несущего, подобно Александру Македонскому, свободу порабощенным народам Востока.
Воспевание богатства в «Илиаде» (все ее герои стремятся к наживе, похваляются металлом, за который гибнут простые люди, питают большую слабость к пиршествам, а то и прямо к низкому обжорству) сопровождается восхвалением ратных подвигов бесстрашных басилевсов. Это троянцы (и не только Парис, но и Гектор) не чужды страха смерти. Ахейцам незнакомо столь низкое позорное чувство.
В «Илиаде» встречаются истинно прекрасные, истинно поэтичные мифы, но самым живучим оказался миф о бесстрашие ахейцев. В ХХ веке один из греческих поэтов, лауреат Нобелевской премии, утверждал, что греки не боятся смерти. Он буквально так и заявил: греки не боятся смерти. Видимо, этот поэт имел в виду себя. Когда его ровесники с оружием в руках сражались за родину, он, ведущий свою родословную от аристократического рода, учился в университетах, находящихся очень далеко от линии фронта. Надо ли кого-то убеждать в том, что этот греческий поэт знает греков лучше меня? Но мне все-таки почему-то кажется, что греки такие же люди, как и все, что греки похожи на меня, а я боюсь смерти. Знаменитый девиз спартанцев со щитом или на щите лишился бы смысла, если у нас не было бы инстинкта самосохранения. Поэт YII века до нашей эры Каллин, воодушевляя соотечественников на бой за родину, призывал к мужеству, к преодолению страха перед смертью, которая находится в ведении судьбы. –

Скоро ль воспрянете вы? Когда ваше сердце забьется
Бранной отвагой? Ужель, о нерадивые, вам
Даже соседей не стыдно? Вы мыслите, будто под сенью
Мира живете, страна ж грозной объята войной...
Требует слава и честь, чтоб каждый за родину бился,
Бился с врагом за детей, за молодую жену.
Смерть ведь придет тогда, когда Мойры прийти ей назначат;
Пусть же, поднявши копье, каждый на битву спешит,
Крепким щитом прикрывая свое многомощное сердце
В час, когда волей судьбы дело до боя дойдет.
(Перевод Г.Ф. Церетели)

Наличие страха у греков признавал даже современник эфесца Каллина спартанец Тиртей –

Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,
Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,
Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,
Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины -
Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
(Перевод Г.Ф. Церетели)

Репетитор по русскому языку