РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Итак, плод вдохновения – поэзия, а интеллектуального усилия – стихотворчество. Внешне они не различимы. Трудно различимы они и по внутренним признакам и прежде всего потому, что содержат в себе тайну.

Однако тайна в поэзии сокровенна и остается тайной, а в стихотворчестве она культивируется и может быть раскрыта читателем, который возьмет на себя труд решения заданной интеллектуальной задачи… Между тем, когда перед критиком плоды стихотворца, он с радостью разгадавшего ребус сообщает, что в таком-то стихотворении зашифрована кофейная чашка автора, а в таком-то – его ночная ваза.
Тайна поэзии вызвана тайной вдохновения. Поэзия возникает вне времени. Усыпленный как бы гипнозом рассудок не знает, что ответить на вопрос, откуда оно берется, каков механизм его действия? Таким образом, все, что связано с вдохновением, окутывается туманом, а у кого-то и вовсе обряжается в мистические одежды. И тогда ставится знак тождества между поэтическим вдохновением и религиозным экстазом, а сама поэзия выводится из камлания древних отправителей культа. Два этих состояния при всем различии их жизненной основы действительно очень похожи. Судите сами –

Доверься сердцу своему,
Войди в глубокий транс,
И дух, к истокам устремясь,
Найдет себя вне нас.
Тогда поймем мы,
Что лишь он - активность и покой,
Неисчерпаемость миров,
В которых мы живем!
Да, совершенен этот дух!
Он все в себя вобрал,
Но как ни напрягай свой взор,
Он облик свой не дал!
Бессмысленны сравненья все,
Что тьма веков хранит,
А между тем, куда ни глянь,
То свет его горит!

(Перевод  В. Зайцева)

Эта чудесная гатха Дам Кыу Ти, вьетнамского буддиста XI века, – великолепное описание источника наития. Если воспринимать ее в чисто мистическом ключе, то речь, конечно, идет о религиозном озарении, которое можно достичь особыми приемами. Но если за мистической дымкой не упустить связь этой гатхи с материей, то будет явлен источник поэтического вдохновения, которое не возможно вызвать никакими усилиями.
Природа вдохновения всецело связана с сущим, потому многое в ней в свой час точно объяснит наука. А пока над тем, что сокрыто для сегодняшнего знания, можно приподнять завесу с помощью сравнения. Поэт – существо, замкнутое на самом себе. У него в сердце два оголенных провода электрической цепи. При работе сердца происходит короткое замыкание – и рассыпаются искры поэзии. На это затрачивается столь огромное количество эмоциональной энергии, что после ее выхода клонит в сон. Конечно, сон одолевает нас по разным причинам. Однако в данном случае, как мне думается, наша природа пытается заместить подобное подобным: выплеснувшуюся  энергию в результате эмоционального выброса, обязанного случайной работе подсознания наяву, энергией за счет более обычной работы подсознания, которая протекает во сне.
В старину предполагали, что, быть может, жизнь есть сон, а сон есть смерть. И уж во все времена каждый отлично ведал, что самый яркий и часто повторяющийся сон обязан иллюзии любви. Наше сердце распорядилось так, что ее коллизии даже в прозе остаются поэтическими. Приглядимся, например, к девочке-подростку, которая старается попасть на глаза понравившегося  ей парня, нарядившись во взрослые одежды. Одного взгляда  достаточно, чтобы воображение разбудило лирический мотив. И так как любому ясно, что названная мной конкретная тема банальна в своей обыденности, то очевидно, что нас тронула не сама эта история, а нечто, что дремало в нашем подсознании. Других путей – это единственное, что можно сказать с совершенной достоверностью о чистой поэзии  –  к лирике не существует. Отсюда напрашивается вывод, что тема любви прежде других обращена к нашему подсознанию, о чем прекрасно ведали в Элладе, где вместе с Евтерпой лириков вдохновляла Эрато. Собственно любовная лирика является львиной долей лирической поэзии. Причем мы ее воспринимаем животрепещуще, несмотря на расстояния во времени. Любовные излияния, например, древних арабов волнуют нас несравненно сильнее, чем флирт наших вконец обуржуазившихся современников, жаждущих «заняться любовью».
Еще более усиливается наше сопереживание, когда тема любви напрямую сопрягается с темой смерти. Мерное, эпическое течение «Илиады» взрывается единожды – в лирической сцене прощания Андромахи с Гектором. 
Взаимосвязь любви и смерти рано входит в наше сознание, а в подсознании она появляется, видимо, когда мы находимся в утробе матери. Шестилетним я был заворожен деревенской девочкой-ровесницей. Она всегда сидела неподвижно в тени сада в белом платьице. Я наблюдал за нею издали, пока ее не уносили в дом. Потом она куда-то исчезла. Я спросил о ней мою бабушку. Бабушка сказала, что девочка уехала далеко и больше не вернется. Я понял, что она умерла. А еще благодаря интонациям бабушки я почувствовал, что о любви и смерти не говорят.
Спустя пару лет в нашем классе среди учебного года появилась девочка похожая на ту, деревенскую. Мы были с ней неразлучны, а на дразнилки ребят не обижались, потому что не очень-то обращали на них внимание. Она была дочерью военнослужащего, и в самом начале летних каникул ее семья должна была переехать куда-то. От безысходности нам было невыносимо горестно.  Но вот в последний день учебы – это было восемнадцатое мая – она радостно сообщила, что, по словам ее мамы, там, куда они переезжают, растут не по дням и даже не по часам, а по секундам. Она быстро вырастит и приедет за мной. Через несколько дней, при скончании мая, мне показалось, что подруга задерживается. Я спросил у старшего брата, как быстро растут люди? Он ответил, что мне надо получить разницу в нашем росте и разделить ее на шесть, так как на столько лет брат был старше меня. Когда я произвел все расчеты с секундами, получилось, что подруга давно стала большой. Я заболел. В моей голове поселилась великанша, которая все продолжала расти. Врачи оказались беспомощными. Я собрался умирать и попросил маму, чтобы на мои похороны не звали мою подругу, потому что она обманщица. Мама проверила мои расчеты и нашла в них ошибку, что отвлекло меня от мысли о смерти.
Через два или три года после того драматического случая мне как-то приснилось, что меня хоронят. Все, кто шел за моим гробом, были печальны, кроме двух девочек, между которыми я разрывался в своем любовном выборе. Они усердно лакомились мороженым и при этом радостно хихикали. Я от страшной обиды проснулся – и разлюбил обеих.
Я могу привести много подобных историй, невольно сопрягающих любовь и смерть. Но ограничусь свидетельством товарища. Как известно, женщины, насладившись, разговаривают, когда их избранник продолжает приносить дань страсти. В такое вот мгновение его подруга между прочим сообщила, что юный муж ее подруги, трудясь ненасытно, умер при этом. У моего товарища тут же пропало желание, пропало надолго.
Конечно, кто-то может заподозрить меня в небывалой трусости. Что ж, кто мужественнее, чем я был в молодости,  пусть скажет, что он никогда не испытывал чувства неуверенности и страха перед женщиной. Я хочу посмотреть в его глаза, когда он будет, хорохорясь, лгать. То, что я здесь написал, происходит в психике  каждого. Мы все неосознанно боимся женщины, потому что боимся смерти. И хотя высшее создание природы рискует жизнью не столь явно, как божья коровка или богомол, следует для вступающего в брак учредить две награды: орден Высшее Мужество и орден Законченный Кретин. Два эти ордена следует вручать одновременно, потому что мужчина, в отличие от счастливых природных собратьев, пускается в бега не в тот же миг после брачного союза, хотя известно, что можно не проснуться после первой же брачной ночи, как, например, Атилла. Эйнштейн, на долю которого выпало редкостное благополучное стечение обстоятельств, подвел итог своей человеческой жизни честно и философски строго: «Я пережил две войны, двух жен и Гитлера».
О сопряжении любви и смерти прекрасно ведали еще наши пращуры –

На красоту Гильгамеша подняла очи государыня Иштар:
– Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,
Зрелость тела в дар подари мне!
Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!
Приготовлю для тебя золотую колесницу,
С золотыми колесами, с янтарными рогами,
А впрягут в нее бури – могучих мулов.
Войди в наш дом в благоухании кедра!
Как входить ты в дом наш станешь,
И порог и престол да целуют твои ноги,
Да преклонят колени государи, цари и владыки,
Да несут тебе данью дар холмов и равнины,
Твои козы тройней, а овцы двойней да рожают,
Твой вьючный осел пусть догонит мула,
Твои кони в колеснице да будут горды в беге,
Под ярмом волы твои да не ведают равных!

Почести и богатства, которые сулит Иштар, у славного царя Урука были. Но кто из смертных способен устоять перед чарами богини любви? Мировая литература знает только один пример –

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он государыне Иштар:
– Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?
Я дам тебе платьев, елея для тела,
Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,
Накормлю я тебя хлебом, достойным богини,
Вином напою, достойным царицы,
Твое жилище пышно украшу,
Твои амбары зерном засыплю,
Твои кумиры одену в одежды, –
Но в жены себе тебя не возьму я!
Ты –  жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бури,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Слон, растоптавший свою попону,
Смола, которой обварен носильщик,
Мех, из которого облит носильщик,
Плита, не сдержавшая каменную стену,
Таран, предавший жителей во вражью землю,
Сандалия, жмущая ногу господина!
Какого супруга ты любила вечно,
Какую славу тебе возносят?
Давай перечислю, с кем ты блудила!

(Перевод  И.  Дьяконова)

Охваченный страстью поиска личного бессмертия, Гильгамеш боится Иштар, которая является и матерью всех людей и палачом своих любовников, которых она казнит после ночи любви. Иштар соединила в себе противоположные полюсы: богиня земли, плодородия – она же богиня войны, покровительница блудниц – она же покровительница культуры, богиня-мать – она же богиня-смерть. Она – весьма важная персона в древнейшем сонме богов – пришла из эпохи матриархата, но все еще сильнее бога неба, своего отца Ану, которого настраивает против своего обидчика. Гильгамеш избегает ее мести лишь благодаря заступничеству Энлиля.

Репетитор по русскому языку

Еще статьи о поэзии

Эльф русской поэзии

Официальные ценители прекрасного – служители ордена рекламы. Мнение свое они как бы обосновывают своим безупречным эстетическим вкусом, хотя на поверку оно не что иное, как потуга к стяжательству.

Заметки о лирической поэзии (Часть I – Роль подсознания)

У древних чувство поэзии было развито лучше, чем у нас. В западноевропейской литературе нового времени вообще наметилось стремление культивировать не поэзию, а схоластическую отвлеченность или интеллектуальную шараду.

Заметки о лирической поэзии (Часть III – Любовь и Смерть)

Поэтика любовной лирики имеет явное сходство с поэтикой заговоров и заклинаний. В обоих  случаях мы имеем дело с ключом, отпирающим замо́к, называемый табу.