РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

РЕПЕТИТОР РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ
персональный сайт репетитора русского языка и литературы
Части речи и поэзия
Слово в поэзии имеет свои морфологические особенности. Прежде всего – здесь насчитывается одиннадцать частей речи.
Десять из них те же, что и в школьной грамматике, основными из которых являются имя существительное, глагол и имя прилагательное. В поэзии над всеми ними высоко возвышается самая главная часть речи – личное местоимение первого лица единственного числа. Без Я лирическая поэзия невозможна. Это столь очевидно, что понятно всем. Однако нередко какой-нибудь строгий моралист упрекает поэта в нескромности, в яканье. Подобный упрек не справедлив. Вот строка, в которой четырежды повторяется самая главная часть речи: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!» Пронзительнее этого стиха в нашей поэзии нет, а по своей емкости он перевешивает многотомную эпопею. Это Я Державина каждый читатель в праве отнести и к себе. А если это так, то о каком яканье истинного поэта может идти речь? Теперь на мгновенье представьте, что некто во избежание яканья заменил в приведенном стихе личное местоимение первого лица единственного числа каким-нибудь другим личным местоимением: ты, он, мы, вы, они. Правильно, в таком случае вместо гениального стиха получится банальное хвастовство или подобострастная лесть.
Из трех основных частей речи первым возникло имя существительное.
Евангелие от Иоанна открывается широко известным речением: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Если не принимать во внимание мистический аспект этого суждения, то станет очевидным, что оно обязано книге Бытия. После сотворения мира бог столь утомился, что препоручил Адаму дать название всем сотворенным существам. Так и возникло имя существительное – часть речи, которая обозначает предмет. Поначалу, у язычников, и сам бог был предметом, например, каким-нибудь растением, животным или идолом. Утверждение Иоанна, что Слово было Бог, дематериализует прежнее, языческое, восприятие бога. Тем не менее и само слово «Слово» является именем существительным. То есть для выражения как внешнего, так и внутреннего мира наших пращуров достаточно было одной единственной части речи – имени существительного. Гениальную пародию на подобный язык создал Свифт, у которого жители некой страны носили на спине наполненный разными предметами огромный мешок и при встрече демонстрировали какой-нибудь из них в зависимости от того, о чем хотели поведать друг другу.
На заре человеческого бытия существительное таило в себе идею всеобщности. Солнце и звезды для всех были солнцем и звездами, потому что еще не было награжденных звездами, которые и занимают место под солнцем. Значение всеобщности до сих пор является самым важным свойством существительного –

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века –
Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

В лирическом стихотворении личное местоимение первого лица единственного числа чувствуется даже при его формальном отсутствии. Это стихотворение Блока не лирическое, а эпическое. Оно не может вместить в себя Я. Перед нами всеобщая, универсальная мысль, переданная средствами лирической поэзии. Примечательно, что многие любители рифмованной речи наивысшими достижениями в поэзии считают какую-нибудь заостренную мысль, афоризм. Они восторженно цитируют, например, те строки Хайяма, в которых поэзия отсутствует: «Ты лучше голодай, чем кушай что попало, // И лучше будь один, чем вместе с кем попало». Таким манером можно переложить в стихи все пословицы и поговорки, но от этого они не станут явлением лирической поэзии. Нагнетанием существительных Блок еще более усилил универсальность обыденной истины.
Строки, в которых превалируют существительные, в нашей поэзии встречаются редко. Соседство одних только существительных иссушает стих, лишает его естественного дыхания. Поэтому Блок сухую перечислительную интонацию разбавил прилагательными.
За последние несколько столетий в связи с появлением буржуазии идея всеобщности стала рьянее, чем ранее, вытесняться идеей собственного обладания. Имя существительное, совершив в потребительском обществе поворот от идеи всеобщности к идее частной собственности, вновь заняло доминирующее положение, повернув сложное человеческое сознание к языку тех самых жителей, которых едко высмеял Свифт. Как это выглядит в стихотворной практике можно продемонстрировать на примере Бродского, типичного певца индустриального общества. Свой переезд в Америку он ознаменовал дифирамбами в честь ее демократии, демократии миллиардеров. Он оправдывает уничтожение индейских племен колонизаторами и провозглашает упрощение человеческой речи, которая должна ограничиться лишь «частью речи», существительным. Эту минималистскую языковую программу он положил в основание собственных произведений –

На крылышках твоих
зрачки, ресницы –
красавицы ли, птицы –
обрывки чьих,
скажи мне, это лиц,
потрет летучий?
Каких, скажи, твой случай
частиц, крупиц
являет натюрморт:
вещей, плодов ли?
и даже рыбной ловли
трофей простерт.

Я выбрал самую удобоваримую из шестнадцати аналогичных строф его стихотворения «Бабочка». Однако и в ней видно, с какой палаческой жестокостью изуродовано одно из прелестнейших созданий природы. Это весьма схоже с маниакальной склонностью к версификации.
Имя прилагательное, как явствует из его названия, появилось после имени существительного, к которому оно и прилагалось. В поэзии прилагательное называется эпитетом, то есть выразительным метафорическим определением. Но функция его отнюдь не ограничивается выразительностью. Прилагательные, будучи в бытийном отношении менее важными, чем существительные, способствуют воздушности поэтической речи, ее плавности. Но злоупотребление прилагательными приводит к красивости.
Невозможно установить, сколько тысячелетий человеческая речь состояла только из существительных и прилагательных. В те времена наши пращуры изъяснялись так называемыми назывными предложениями. Появление глагола было бурным прорывом к богатству и точности человеческой речи. Некогда в нашем языке само слово «глагол» являлось синонимом речи, как, например, еще у Державина: «Глагол времен! металла звон!»
Глагол, обозначая действие или состояние предмета, привел статичный мир наших пращуров в движение. Солнце засияло, звезды замигали, птицы запели, сердце забилось. Скопление глаголов стало показателем энергии, скорости: «Пришел. Увидел. Победил».
В поэзии глагол, если брать его в качестве опорного, ключевого слова, приводит к драматизации. Поэт словно перевоплощается в одного из героев драматургического произведения, которые называются действующими лицами, хотя они не столько действуют, сколько разговаривают –

Друг мой тихий, друг мой дальный,
Посмотри, –
Я холодный и печальный
Свет зари.

……………………………

И безмолвный, и печальный,
Поутру,
Друг мой тайный, друг мой дальный,
Я умру.

Очевидно, что вдохновение подарило Сологубу финальную строку, над которой он мастерски возвел надстройку. «Я умру» – открытие сколь ошеломляющее, столь и важное. Оно приходит внезапно и отделяет человека от животного, которому неведомо о конечности собственного существования. Вдохновленный удачей, Сологуб добыл прекрасную метафору «свет зари», который вскоре уходит, умирает. Ассоциация с последним стихом получилась очень убедительная, зримая и неразрывная. Еще прекраснее сложилась мягкая, вкрадчивая интонация обращения «к тайному, дальному другу», с которым поэт делится своим горестным открытием. Последний стих подчиняет себе и мелодию, изумительная плавность которой обязана прежде всего великолепным эпитетам и повторам. На фоне повторяющейся морфологической рифмы («дальный–печальный») с особой четкостью выделяются другие рифмы, прошитые с ключевым словом «умру» звуком «р». Однако не эти особенности приведенных строк делают их шедевром. Большинство стихотворений Сологуба написаны в подобной манере, но далеко не все совершенны. Подаренный поэту вдохновением глагольный ключ, столь естественно оттеняющий драматический пафос этого стихотворения, таил себе творческую удачу.
На сайте есть еще статьи о поэзии
Метафора - тень гиперболы

Значение гиперболы невозможно преувеличить уже потому, что человек произошел не от обезьяны, а гиперболы. Гипербола – первая ступень человеческого восприятия. Внутренне соразмерив громадность и мелкость окружающих существ и предметов, наш пращур стал искать соответствующие пути воздействия на них, что явилось источником человеческих переживаний.

Рифма более важна для поэтов не мелодического, а разговорного строя.
Уже одно это заставляет думать, что основное ее назначение не в усилении ассонанса и аллитерации, не в звукописи. Главное в рифме – ее смысловые аллюзии, чего не могут взять в толк стихотворцы.

Обновлено ( 21.01.2018 13:18 )
Просмотров: 20845
 
Код и вид
ссылки
<a href="http://pycckoeslovo.ru/" target="_blank"><img src="http://www.pycckoeslovo.ru/pyccslovo.gif" width=88 height=31 border=0 alt="репетитор по русскому языку"></a> репетитор русского языка

Тел. 8-499-613-7400; 8-915-148-8284, E-mail: pycckoeslovo@mail.ru Все права защищены.