РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

"Если вы будете искать в себе, вы все найдете, и вас будут радовать, если вне вас… окажется природа, которая будет приговаривать «да» и «аминь» всему, что вы нашли в себе".
Гете

Характеру былинных богатырей созвучен характер былинного пей­зажа, где и горы, и поля, и реки, и леса простираются до невероятных раз­меров. Все дышит гармонией, высоким поэтическим чувством. И на всем печать мифологических традиций: буйство фантазии, а не конкретное на­блюдение. Иной восторг от природы испытывает человек, когда он научает­ся выделять себя среди себе подобных, а вместе с тем индивидуализирует и окружающие явления. Усиление внутренней жизни обостряет чувства, де­лает тоньше изобразительные способности. Образы, взятые из природы, ста­новятся отражением личных переживаний:

Ах, кабы на цветы не морозы,
И зимой бы цветы расцветали...

Вовлеченный в орбиту очеловечивания, пейзаж приобретает для каждого неповторимый оттенок. Неповторимый, как и сам мир каждого человека. Поэтому чаще говорят не о пейзаже вообще, а о пейзаже конкретного пи­сателя. И все-таки в пейзажах современников есть и общие, «родовые» черты, обусловленные ароматом эпохи. Сколько искусственного блеска, чего-то садово-паркового в пейзажах сентименталистов. Не потому ли, что, идеа­лизируя человеческую личность, они брали и природу в ее проявлениях уми­ротворенности? Напротив, романтики полюбили природу в ее бурной стихии, соответствующей бурным страстям романтической личности.
Пейзаж — это зеркало смутных, потаенных желаний, чувств и мыслей че­ловека, состояние его души, данное в эмоциональном изображении через картины природы. Можно с точностью судебно-медицинских экспертов по пульсу определить состояние сердечного потрясения. А художник читает сердце без кардиограммы. О состоянии Печорина, возвращающегося с дуэли, мы узнаем по описанию ярких, но не греющих его солнечных лучей.
Играя композиционную роль, пейзаж отнюдь не всегда прямо сплетается с внутренними, душевными движениями. Он нередко служит внешним фоном, отбрасывающим отсвет на жизнь персонажей как представителей опреде­ленной среды. В этих случаях писателя «спасает» способность передавать впечатление от природы, чуткость к формам, звукам, запахам. Однако пол­ную прелесть пейзаж приобретает для нас тогда, когда он непосредственно связан с переживанием, вот так, как у Тютчева в картине постепенно раз­горающегося рассвета:

Восток белел. Ладья катилась,
Ветрило весело звучало,
Как опрокинутое небо,
Под нами море трепетало...
Восток алел. Она молилась,
С чела откинув покрывало, —
Дышала на устах молитва,
Во взорах небо ликовало...
Восток вспылал. Она склонилась,
Блестящая поникла выя, —
И по младенческим ланитам
Струились капли огневые...

Пейзаж властно вошел и в прозу и в драматургию. Некоторые «приви­легии» он получил в лирической поэзии. В лирике особенно часто привлека­ются образы из природы. Только лирический поэт может позволить себе и чисто пейзажное стихотворение.
Труднее вводить пейзаж в действие драмы, где авторская речь сведена до минимума. Зато пейзажные штрихи, разбросанные в драме, приковывают внимание как нечто очень многозначительное. Пейзаж усиливает драматизм сцен. Навсегда запечатлеваются в памяти пейзажи Шекспира. Карканье во­рона, когда леди Макбет задумывает убийство; буря в степи, когда Лир бу­шует в безумии, или пение соловья в ветвях граната перед окном Джульет­ты, когда она в последний раз встречается с возлюбленным. Или с каким волнением мы встречаем у А.Островского грозу — судьбу Катерины! Свое чувство природы драматург препоручает выговорить действующему лицу. Байроновский Манфред «создает» прекрасные пейзажные полотна, навеваю­щие такое же настроение, что и пейзаж в лирике самого Байрона.
В русской прозе лучшим пейзажистом был Л.Толстой. Описания неба под Аустерлицем или ночи в Отрадном памятны каждому читателю. Вообще в «Войне и мире», как только Андреем Болконским овладевает тревога, сом­нение, меланхолия, мечтательность, как только он подходит к важным вехам своей жизни, его сопровождает замедляющий действие пейзаж, в созер­цании которого раскрывается суть происходящего в душе князя Андрея, склонного к рефлексии.
У Толстого, несмотря на его влюбленность в краски, звуки, запахи, пей­заж никогда не становится самоцелью. У Толстого нет лишних деталей. И все-таки пейзажи его младших современников лаконичнее. «На плотине,— как образно сказал Чехов устами своего персонажа,— блестит горлышко от раз­битой бутылки — вот и лунная ночь готова». Но лаконизм, очевидно, свиде­тельствует не о падении удельного веса пейзажа, а о беспрерывном изме­нении техники письма и возросшей роли подтекста в новейшей литературе. В современной прозе едва ли отыщется роман или повесть какого бы то ни было содержания, чтобы повествование обходилось без пейзажа. И пи­сатели великолепно умеют выразить в нем остроту, новизну, свежесть, инди­видуальность своего восприятия. Вот Шолохов описывает в «Тихом Доне» гибель командира красноармейского отряда: «Он шел впереди конных кон­воиров, легко ступая по снегу, хмурил куцый размет бровей. Но в лесу, проходя мимо смертельно-бледной березки, с живостью улыбнулся, стал, потянулся вверх и здоровой рукой сорвал ветку. На ней уже набухали мартовским сладостным соком бурые почки: сулил их тонкий, чуть внятный аромат ве­сенний расцвет, жизнь, повторяющуюся под солнечным кругом. Лихачев со­вал пухлые почки в рот, жевал их, затуманенными глазами глядел на отхо­дившие от морозов, посветлевшие деревья и улыбался уголками бритых губ. С черными лепестками почек на губах он и умер: в семи верстах от Вешенской, в песчаных, сурово насупленных бурунах, его зверски зарубили конвойные».
И другие наши прозаики мастер­ски вводят природу в круг своих мыслей, находят в ней противоречие или согласие чувству, одушевляют ею радость или горесть.
Встречаются в произведениях современных авторов и так называемый «индустриальный пейзаж», что отвечает давней мечте Брюсова о времени, когда «найдут и узнают всю красоту телеграфных проволок, стройных стен и железных решеток».
Однако, строго говоря, описания видов города, архитектуры, «железных решеток»— не пейзаж. Пейзаж — это изображение прежде всего естественной природы. Увы, в последние де­сятилетия не появляются произведения, столь эстетически значимые, как у Бунина, признанного поэта пейзажа. Удивительна степень меткости бунинских изображений. Он не пишет: птица, дерево, цветок, а называет их вид. Есть в этой обостренной внимательности радость познания, чувство первооткрывания, восторг приобщения к распознанной красоте березы и ольхи, со­кола и горлинки, медуницы и лилии. А когда Бунин прибегает к родовым понятиям, они одними своими названиями передают лирическое чувство в настроение:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной...
Срок настанет — господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от радостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.

Итак, если чувству придать мощь эмоционального заряда, то и трава, и былинка, и песчинка, и любая иная малая малость природы становятся от­ражением человеческого духа.

Репетитор по русскому языку